Е. Ф. Сегодня мы беседуем с профессором Г.Б. Наумовым. Георгий Борисович, как вы видите научную и социальную роль музея в настоящее время?

Г. Н. Дело все в том, что наш музей – это очень старый и одновременно новый музей.  Хотя начало его собраний было 250 лет назад, но в то же время музей имеет длительную, сложную историю,  и сейчас имеет не меньшее, а иногда даже и большее значение, чем он имел в предыдущие годы. Дело все в том, что музей – это одновременно и образовательный, и культурный, и научный, и популяризаторский центр. Дело все заключается в том, что музей – это не очень узко направленное учебное или научное учреждение. Геология вообще стала уже междисциплинарной наукой, и объединить все это вместе в одном институте не представляется возможности. Так вот музей, одна из его задач, это - объединить различные научные достижения, которые происходят в наши дни в области наук о Земле. Не только объединить, но и показать разным слоям нашего общества, начиная от школьников, которые часто приходят в музей, кончая специалистами из смежных областей знания. Следить за всем одновременно невозможно. Когда я узнаю от соседней связанной со мной области где-то что-то новое, то потом я могу уже и более детально посмотреть, с кем мне нужно пообщаться, и так далее. На конференции, которая была очень широкого плана, у нас были самые разные направления. И Земля в космосе, и океан, и минеральные ресурсы, и история, и геодинамика, и как движутся наши континенты, и что происходит, и все это докладывали одни из ведущих современных специалистов.  Но значение этой конференции не только, а может быть и не столько в том, чтобы прослушать такой-то доклад. Вы можете потом общаться в кулуарах с этим человеком, чтобы узнать то, что вас интересует, и он гораздо лучше, чем с трибуны может вам объяснить, разъяснить во взаимной беседе, потому что именно в дискуссии, вовсе не в споре, а в дискуссии рождается истина. И поэтому музей выполняет все эти функции, развивает наше научное мышление, двигает нашу науку вперед, помогает объединить разных специалистов, которые сами по себе выйти на смежные области знания не могут, им это не так просто.

Е. Ф. В чем вы видите сейчас проблемы, стоящие перед музеем, и пути их решения?

Г. Н. Проблемы многообразны, но прежде всего хотелось бы, чтобы музей понимали и наши посетители, и те, кто находится над нами и определяют финансирование, что это не просто одна экспозиция. Экспозиция – это небольшая часть, это как надводная часть айсберга. В музее хранятся материалы огромного значения. Вот вы пробурили Кольскую скважину, там какие-то образцы собрали. И вдруг вам тут потребовалось что-то изучить. Вы снова туда не полезете, но в музее некоторые образцы хранятся. Отработали какое-либо месторождение полезных ископаемых. И вдруг возникла мысль: а может быть, там есть какой-то другой полезный элемент? Появились новые методы анализа – вы что, снова будете бурить или проходить горные выработки? Нет. В музее есть каменный материал, который можно взять, изучить, посмотреть и так далее. Поэтому многие специалисты широко пользуются  теми фондовыми материалами, которые есть в музее. Но надо, чтобы это понимали, чтобы не относились к музею так, чтобы только пройти и посмотреть какие-либо витрины. Это серьезное научное учреждение. И объединить небольшим совершенно коллективом разные области знания, ну если и это не продвинуть, а в некоторых вещах мы продвигаем, но если даже и не продвинуть, то быть в курсе, быть на уровне современного знания в этой области. Это совершенно необходимо, и это требует больших затрат от работников  музея, чтобы не просто показать какой-то кусочек камня, а чтобы четко знать, что, откуда был взят, когда, и что бы это могло бы значить. И что это может заинтересовать специалиста из смежных областей знаний.

Е. Ф. Пополняются ли коллекции музея сейчас?

Г. Н. Наш музей очень интересен тем, что вообще создавался он дарениями. Самое первое дарение, это было дарение братьев Демидовых, которые в 1755 году через два месяца после  учреждения Императорского Московского университета подарили новорожденному учебному заведению минеральный кабинет Генкеля, который их отец Акинфий купил во Фрайберге.  Кстати  в этом кабинете учился Ломоносов, который, приехав оттуда, привез такую мысль, что учить нужно по натурным предметам, а не только по книгам. Пополнили они его образцами уральских и сибирских руд и привезли сюда в Москву. Правда, поступил он позже, потому что с Урала это не очень быстро все пришло, но тем не менее вот это дарение открыло путь для многих благородных деяний различных людей из самых разных слоев общества. Екатерина Романовна Дашкова дарит прекрасную коллекцию из 5500 предметов. На деньги Александра I была куплена прекрасная коллекция князей Яблонских из Белостока. Князь Урусов, многие купцы дарили свои коллекции.  Вот невольно задаешься вопросом: а почему так дарили? Дело все в том, что у человека в биологической его природе есть желание оставить о себе какую-то память. Память можно оставить только двумя путями: в своем потомстве и в своих деяниях. И вот эти люди прекрасно понимали, что если они подарили музею свои коллекции, то это будет сохранено, сохранено в авторском виде на века. И поэтому и сейчас есть люди, которые продолжают дарить, кстати говоря, не только наши. Примо Ровис, очень богатый человек итальянский,  любитель большой камня, собравший большую коллекцию, нам подарил прекрасные образцы агатов и аметистов Бразилии, при входе стоит его окаменевшее дерево. Он просто знает, что его любовь не передалась его детям, и он прекрасно понимает, что после его кончины это все уйдет с молотка, поэтому выбрал несколько музеев мира, и свою коллекцию по частям им дарит. Знает, что память об этом останется. В том числе он подарил прекрасную коллекцию, она сейчас выставлена и в нашем музее. Пилипенко, очень наш известный коллекционер из Урала, подарил свою коллекцию. Ну и в меньшем объеме поступают дарения. Например, из Иркутска такой минерал как чароит, который имеется только у нас, так вот Сосновская экспедиция подарила нам прекрасные образцы чароитов, в которых есть еще четыре новых минералов. Поэтому дарения идут.  Но мы всегда готовы принять еще, только есть одна проблема. Это площадь. Дело все в том, что сейчас, по всем музейным правилам, мы должны хранить отдельно от экспозиций. Вот раньше, когда не было такого количества экспонатов, в витринах были ящики, и там хранились образцы. Сейчас мы должны делать это по-другому, поэтому площади хранения совершенно явно не хватает, но это вопрос, который должен также решаться, потому что то, что отбирается в музей, берется не все подряд. У нас есть специальная фондовая комиссия, которая определяет - вот это нужно взять в фонды, а вот это можно и не брать в фонды, это у нас уже есть, а вот этого у нас нету. Поэтому это тоже опять научная работа, для того, чтобы  определить, надо быть в курсе дела в данной области научного знания. И проблема сохранения фондов, которые будут храниться необязательно в самом этом здании. Можно и отдельно хранить, но при хранилище должны быть какие-то мастерские, потому что нужно отпрепарировать этот материал. Некоторые нужно сохранить, потому что какие-то палеонтологические образцы невольно разрушаются. Должны быть какие-то мастерские для обработки, для сохранения. Проблема, вот видите, с финансированием, с площадями. Мы к сожалению, работаем только три дня в неделю, четные дни недели, вторник, четверг, суббота, потому что у нас не хватает средств для того, чтобы оплачивать хранителей. Ведь музей популярный, мы не можем поднять цены так, как делают это в театрах, потому что у нас основная масса посетителей – это обычный, как мы говорим, человек с улицы. Среди них очень много детей, подростков, студентов, школьников, пенсионеров. Поэтому поднимать цену  и оплачивать это все музей не должен. Поэтому  у нас минимальная цена, только чтобы человек чувствовал, что он не просто так пришел, а и что-то заплатил. Поэтому мне бы хотелось, чтобы Академия наук  прекрасно поняла, что музей – это место, где она может пропагандировать  свои основные научные достижения. Есть даже такая мысль, которую наш научный руководитель академик Дмитрий Васильевич Рундквист высказывал, что вот бывает в конце года – основные достижения институтов, отделений  и так далее. А почему это не представить в музее, чтобы представители из других направлений могли  бы ознакомиться не только со слуха, но и что-то увидеть. Можно увидеть приборы, можно увидеть материалы, можно в конце концов и постеры соответствующие сделать, в которых будет подробней все это показано, а в то же время, если это будут конкретные дни, то могут прийти какие-то специалисты, которые это делали, и все разъяснить,  а может быть где-то и завязать научную дискуссию. Мне кажется, что вот такая роль музея еще развивается не вполне достаточно, но это не наша вина, это мы должны все понять вот такое возможное значение музея.

Е. Ф. Со стороны правительства Москвы вы ощущаете какую-то поддержку?

Г. Н. Когда мы делали экспозицию по геологии и экологии московского региона, то эту экспозицию оплатило нам полностью, с выездом экспедиции для сбора материалов, московское правительство. А в остальных частях пока не очень, потому что мы в подчинении не московском. Вот если Дарвиновский музей -  это муниципальный музей, то мы музей Академии наук.  И другое ведомство всегда считает, что вот пускай основное ведомство и заботится об этом. Поэтому с одной стороны и получаем, когда есть что-то конкретное. Одно время у нас была экспозиция в связи с 850-летием Москвы. Тут опять правительство Москвы нам помогло. А в такой повседневной жизни не очень.