Что думают ученые о реформе РАН?
В своем интервью "Российской газете" президент РАН В. Е. Фортов рассказал о своем видении преобразований в Академии. "Вестник ОНЗ РАН" решил выяснить, что думают о реформе представители научного сообщества. На наши вопросы ответили: Эрик Михайлович Галимов, академик, директор Института геохимии и аналитической химии им. В. И. Вернадского РАН; Александр Наумович Гельфан, д. ф.-м. н., заместитель директора Института водных проблем РАН; молодые ученые: Дмитрий Андреевич Мельков, к. т. н., заведующий лабораторией инструментального мониторинга опасных природно-техногенных процессов Геофизического института Владикавказского научного центра РАН и Андрей Алексеевич Третьяков, к. г.-м. н., старший научный сотрудник лаборатории геодинамики позднего докембрия и фанерозоя Геологического института РАН.
Е. Ф.: Почувствовали ли вы какие-то изменения в жизни РАН спустя год после принятия закона о реформе госакадемий?
Э. М. Галимов: да, они состоят в беспрецедентном увеличении бумагооборота без всякой пользы с точки зрения управления имуществом.
А. Н. Гельфан: институты перестали быть частью структуры РАН – это главный и, на мой взгляд, наиболее болезненный в долгосрочной перспективе результат реформы, причем и для Академии, и для институтов. Об изменениях в жизни РАН, находясь вовне, судить сложно. Общее представление примерно следующее. В течение года РАН пыталась осуществлять многие из своих функций, прописанных в Уставе, но с все большей оглядкой на ограничивающие эти функции регламенты взаимодействия с ФАНО. Однако довольно скоро стало понятно, что в отрыве от институтов, т. е. с разрушенными связями институтов и отделений РАН, у Академии стали резко сужаться реальные возможности ее традиционной деятельности по "проведению и развитию фундаментальных научных исследований", "развитию науки в РФ", "повышению статуса и социальной защищенности научных работников" и т. п. (цитаты из Устава РАН). Не оставляет ощущение, что после окончания моратория на передел имущества РАН эти возможности окончательно исчезнут, Академия перестанет быть системообразующей базой российской науки и превратится, де-факто, в клуб ученых-академиков.
Институты оказались в более сложном положении. Вместо освобождения ученых от несвойственных им функций реформа привела к многократному росту административной нагрузки на институты. Основными источниками этой нагрузки стали ФАНО и Минобрнауки, но и РАН старается не потерять инициативу. Оценки эффективности деятельности, составление планов, отчетов, "дорожных карт" – эти и многие другие "несвойственные функции" надолго занимают большую часть сотрудников институтов. Администрации же институтов, включая директоров и их заместителей по научной (!) работе, вынуждены осуществлять почти исключительно эти функции (некоторые институты пошли другим путем, расширяя АУП, т. е. создавая свои собственные бюрократические структуры). Ситуация становится особенно напряженной, когда одинаковые по цели, но различные по методике выполнения задания, исходят от обеих чиновничьих структур (ФАНО, Минобрнауки), как это было и еще не раз будет с так называемым "мониторингом эффективности научной деятельности". Справедливости ради отмечу, что взаимодействие нашего института с ФАНО оказалось конструктивнее и намного результативнее, чем с Минобрнауки.
На фоне роста административной нагрузки, главный негативный итог реформы для институтов – сокращение в 2015 году их финансирования в условиях навязанных обязательств по повышению зарплат научных сотрудников и повсеместного роста стоимости услуг по жизнеобеспечению института, содержанию научно-исследовательских станций, лабораторий и т. д. Впрочем, эта проблема – следствие более глубоких процессов, чем академическая реформа.
Единственный, на мой взгляд, позитивный результат прошедшего года реформы – исчезновение иллюзий и ясное понимание того, что вопрос стоит о выживании институтов. Это важный результат – он приоткрывает для работающих институтов перспективу самостоятельного развития.
Д. А. Мельков: основное изменение, которое нельзя было не заметить сразу после создания Федерального агентства научных организаций – это резкое увеличение документооборота и всевозможной отчетности, когда на подготовку ответов дается один два-дня. Это вносит суматоху в работу всего института, что, кстати, отмечалось многими молодыми учеными на Летней школе Открытого университета Сколково (ОтУС) в 2014 г., в которой я принимал участие.
Других изменений я не заметил, возможно, потому что в родном Геофизическом институте традиционно молодые специалисты имеют поддержку руководства и никаких препятствий для карьерного роста не существует, почти все научные подразделения у нас возглавляются молодыми учеными, а в целом от коллег слышу, что произошло омоложение руководства лабораторий.
Одновременно, раз уже упомянул про Летнюю школу, не могу не отметить внимание Федерального агентства научных организаций к молодежным мероприятиям и возможностям диалога с молодыми учеными и обратной связи. То, что ФАНО стало партнером Школы и то, что руководство в лице заместителя руководителя ФАНО Алексея Медведева, начальника управления координации и обеспечения деятельности организаций Михаила Романовского, начальника экспертно-аналитического управления Елены Аксеновой и других посещало мероприятия, вело диалог, отвечало на вопросы, порой весьма острые, свидетельствует о том, что Агентство заинтересовано в таком диалоге, и это обнадеживает.
А. А. Третьяков: лично на моей научной деятельности первый год реформы РАН не отразился. В этом отношении согласен с академиком Фортовым, что первый год – технический, затрагивающий вопросы переподчинения, изменения потока бюджетных средств и т. д. То есть это отражается, главным образом, на работе аппарата Президиума РАН и дирекции, администрации институтов. Из негативного опыта первого года для нашего института в целом, а не меня лично, могу привести в пример уже нашумевшую историю с научным судном нашего института – "Академиком Страховым". Не вдаваясь в подробности (их можно узнать из СМИ), могу резюмировать, что причиной этой ситуации является непроработанная схема юридического и финансового поведения в новой системе отношений "институт–ФАНО". Это в очередной раз доказывает, что разработка реформы государственных академий проводилась скоропалительно и без учета большинства нюансов. Что в дальнейшем может грозить большими потерями.
Е. Ф.: Что вы думаете о реструктуризации научных институтов?
Э. М. Галимов: она возможна, если будет осуществляться научным сообществом, исходя из естественно меняющихся и возникающих вновь организационных форм и учреждений науки.
А. Н. Гельфан: мне трудно судить о пользе реструктуризации институтов. Немногие интеграционные проекты, которые поддержаны ФАНО, только начали реализовываться, и их будущее неясно.
Д. А. Мельков: то, что необходимость реструктуризации возникла – это факт. Вопрос в форме и механизмах. Меня волнует судьба родного института и всего того, что было создано за 12 лет – фактически институт был создан на пустом месте после прихода нового руководства в 2003 г.: был создан ученый совет, появилось оборудование, сотрудники стали публиковаться в рецензируемых изданиях, появилась аспирантура, стали защищаться диссертации, был создан Кармадонский параметрический полигон, установлена сейсмостанция в районе ледника Колка на высоте 3000 метров над уровнем моря. Исходя из того, что мы видим у нас, объединение региональных институтов по территориальному признаку мне представляется неэффективным и крайне опасным. Сейчас мы видим, что происходит в ряде научных центров при попытке такого объединения. При кажущемся повышении эффективности может быть получен обратный эффект – в силу специфики научных направлений, выражающихся в различной потребности в материальной исследовательской базе, различной публикационной активности и базах цитирования – формирование бюджетов объединенных институтов уже изначально по определению будет несправедливым и превратится в деление общего пирога на неравные куски. Становится понятным, зачем в региональном научном центре создаются структуры, дублирующие научные направления нашего института, в проектах концепции развития региональный научный центр неожиданно становится "активным участником глубинных исследований" без указания конкретного авторства, зачем проводятся научные конференции-клоны регулярных международных конференций. А ведь интеграционные процессы ещё и не начались. Квалифицированным добросовестным сотрудникам трудно будет работать в таких условиях, и наоборот. Наиболее вероятно, что молодые сотрудники просто уйдут работать в коммерческую сферу, где будут востребованы.
Мне представляется более логичным объединение региональных учреждений с ведущими центральными институтами соответствующих научных направлений на правах их филиалов. Такое объединение, на мой взгляд, должно упростить доступ регионов к информационным ресурсам и исследовательским мощностям центральных институтов, подтянуть уровень работы институтов, где это необходимо. В свою очередь региональные институты могут осуществлять "аутсорсинг" научных разработок, ведь ни для кого не секрет, что средний уровень заработной платы в Москве на порядок выше, а специалисты есть везде, кроме того регионы могут дать приток новых молодых кадров. Сейчас программа мобильности молодых ученых отсутствует, а она нужна, именно программа "правильной" мобильности, когда молодой человек едет на стажировку и привозит с нее новые знания, но если он востребован и остается работать по специальности, это тоже правильно, если полезно для научно-исследовательской системы страны в целом. Например, один из наших аспирантов получил поддержку РФФИ для стажировки в одном из ведущих институтов России, в настоящее время защитил диссертацию и успешно там работает.
Любое реформирование должно быть апробировано на пилотных проектах. У нашего института есть опыт тесного взаимодействия с Институтом физики Земли. В частности, по результатам полевых исследований на территории Северной и Южной Осетии, выполненных совместно на основе технологии микросейсмического зондирования, разрабатываемой в ИФЗ, получены новые данные о глубинном строении и современной тектонике Большого Кавказа. Сейчас выполняются работы по установлению границ глубинного Ардонского разлома – очень важная работа для республики и всего Северного Кавказа. Нами создан Владикавказский геодезический прогнозный полигон, реализующий идеи проф. А. К. Певнева – аналог прогнозного полигона, создаваемого под его руководством в Мексике. По вопросам геодинамических исследований методами космической геодезии мы на этот год запланировали провести измерения на нескольких реперных точках, расположенных на территории Северной Осетии с использованием нашей инструментальной базы. И это только те работы, в которых я лично принимал непосредственное участие, ряд можно продолжить, например, в таком важном направлении, как исследование возможностей использования тепла, накопленного вулканами Казбек и Эльбрус (акад. С. А. Федотова, И. С. Уткин и др.).
Я понимаю и поддерживаю идеи руководства ФАНО о формате региональных исследовательских центров – "научных парков", в которых будут создаваться комфортные условия для работы исследовательских групп. Реализация подобных проектов не должна быть формальной, и это пока вопрос отдаленного будущего. Кроме того, в условиях экономии бюджетных средств, стоит ли говорить сейчас о создании "научных парков", когда уже существуют подобные структуры – бизнес-инкубаторы, возможности которых полностью не задействованы, они вполне могли бы привлекать специалистов в рамках специальных целевых программ, аналогичных программе "Научные и научно-педагогические кадры инновационной России" (в рамках которой научно-образовательным центром на базе нашего института и Северо-Кавказского горно-металлургического института было выполнено 5 проектов с привлечением внебюджетных средств).
Ещё один важный момент. Я не в курсе того, чтобы Совет молодых ученых нашего регионального центра хоть как-то участвовал бы в обсуждении процесса интеграции институтов, входящих в центр, и их статуса, хотя я являюсь членом этого совета. Должно учитываться мнение молодых ученых, ведь уже завтра им придется разбираться с теми скрытыми проблемами, которые могут быть заложены сейчас, или мы получим ту же "Югославию" и "Украину".
А. А. Третьяков: о реструктуризации институтов – ничего конкретно не думаю. Для того, чтобы институты реструктурировать путем объединения или разъединения, необходим взвешенный мониторинг их деятельности, а также выработка оценочных критериев и принципов реструктуризации. Без этого реструктуризация превращается в формалистику, способную не улучшить, а значительно ухудшить показатели отечественной науки. Уверен, что перед объединением институтов должна проводится их внутренняя реструктуризация путем оптимизации количества лабораторий, их направленности, качества их сотрудников, используя такие показатели, как ПРНД, индексы цитирования и т. д. Это позволит сократить сотрудников с низкой эффективностью работы и избежать потерь среди реального сектора ученых, которые обязательно будут, если объединение институтов произойдет без данного подготовительного этапа. Проводить внутреннюю реструктуризацию должна только администрация института, знающая специфику и тонкости работы научных направлений института, без участия ФАНО.
Е. Ф.: Многие сетуют на невостребованность российской науки со стороны государства и бизнеса, на недостаток финансирования научных исследований. Сейчас, в связи с санкциями, возникли вопросы необходимости импортозамещения, создания собственных высоких технологий. Академия готова к такому вызову времени?
Э. М. Галимов: правильно сетуют. При должной поддержке Академия является флагманом в этом деле, каким она всегда и была.
А. Н. Гельфан: в отечественных институтах работают отдельные группы исследователей, создающие технологии, конкурентоспособные на мировом уровне (в частности, в Институте водных проблем РАН разработана технология информационной поддержки управления риском катастрофических наводнений). Хорошо известно, что подавляющее большинство таких исследователей работает именно в академических институтах. Также известно, что если срочно и радикально не решить вопросы достойного (конкурентоспособного с западным) финансирования таких групп, создания в институтах условий для внеконкурсного приобретения оборудования и приборов, обеспечения условий работы молодых сотрудников (жилье, зарплата), а также "освобождения ученых от несвойственных им функций", то о собственных высоких технологиях придется надолго забыть. Пока же широко декларируемое увеличение финансирования российской науки практически не отражается на бюджете РАН, в отличие от бюджетов Сколково, Роснано, Курчатовского института и других организаций, прописанных отдельными строками в бюджете РФ.
Д. А. Мельков: Академия готова, главное правильно использовать ее потенциал и преодолеть пропасть между колоссальным объемом разработок и технологическими проектами, способными получить поддержку бизнеса. В разработке подобных механизмов продвижения разработок для применения в реальном секторе экономики видится первая задача, которую необходимо решить для создания собственных высоких технологий.
Вопрос о "невостребованности российской науки со стороны государства" изначально некорректен, поддержка фундаментальной науки – стратегическая задача, результаты этой работы невозможно оценивать экономическими (и даже "наукометрическими") показателями. Соединенные Штаты и страны ЕС в условиях финансового кризиса не только не сокращают, но даже увеличивают затраты на фундаментальные исследования.
Вклад российской науки в мировую колоссален, но не всегда заметен. Россия традиционно является донором идей – если внимательно присмотреться, у большинства зарубежных технологий найдутся русские корни. Там всё отточено до конечного продукта, но в основе ведь лежат нередко наши фундаментальные научные открытия. Подтверждение тому признание вклада в мировую науку А. А. Абрикосова, В. Л. Гинзбурга, Ж. И. Алферова, К. С. Новоселова, современные компьютеры, мобильные телефоны и многое другое было бы невозможно без наших фундаментальных научных открытий. Но фундаментальные исследования не могут быть сразу востребованы бизнесом, даже крупнейшие корпорации, такие как Google поддерживают проекты с видимыми перспективами коммерциализации (а давайте-ка вспомним, кто вместе с Ларри Пейджем основал эту компанию).
Уровень глобализации сейчас настолько высок, что тотальное импортозамещение ни одно государство не способно обеспечить, речь должна идти о технологической безопасности в части наиболее важных технологий. Здесь уже велика роль бизнеса, но в сегодняшней России традиционно не принято инвестировать (и даже софинансировать) в долговременные проекты, характеризующиеся высокими рисками. В настоящее время в нашей стране отсутствуют механизмы доведения проектов до реальной коммерциализации. В связи с этим без финансовой поддержки государства здесь точно не обойтись.
По ряду прикладных разработок основным заказчиком является государство, и в данной сфере учреждения Академии могут отличаться конкурентными преимуществами, поскольку являются непосредственными разработчиками новых технологий. Приведу ещё один пример. Нашим институтом под руководством проф. В. Б. Заалишвили разработан целый ряд новых методов оценки сейсмической опасности, технических решений и технологий, которые оказались востребованы при реализации работ по сейсмическому микрорайонированию населенных пунктов Республики Северная Осетия-Алания в рамках соответствующей региональной целевой программы, выполнены работы по микрорайонированию площадки проектируемой Чири-Юртской ГЭС в Чечне, Кавказского музыкального культурного центра им. В. Гергиева во Владикавказе. Уверен, что можно найти много подобных примеров, на летней школе ОтУС в Сколково я видел несколько серьезных "историй успеха", полагаю, их можно масштабировать.
А. А. Третьяков: очень бы хотелось ответить на этом вопрос – да. Но отвечу – нет. Импортозамещение, если оно происходит, должно приводить к замещению одной продукции другой продукцией, столь же конкурентноспособной, но отечественного производства. А вопрос конкурентноспособности – это вопрос современности и прецизионности используемых технологий. Научно-техническая база Академии безнадежно отстала от западной. Даже если мы покупаем новое оборудование, то срок на его приобретение, растаможку, установку, тестирование и обучение персонала занимает не один год. За это время оборудование уже успевает устаревать, а соответственно получаемые результаты теряют свою конкурентоспособность. Исключением, наверное, могли бы являться только области военной промышленности, космоса и некоторых направлений медицины. Но на поверку оказывается, что и в этих областях доля импортного оборудования и технологий очень велика, а его замена либо невозможна, либо займет очень долгое время. Единственный конкурентноспособный ресурс академии – это научные сотрудники.
Е. Ф.: Должна ли Академия заниматься не только фундаментальными исследованиями, но и прикладной наукой, внедрением своих научных разработок?
Э. М. Галимов: Академию наук не надо заставлять заниматься прикладными задачами. Но из фундаментальных исследований неизбежно возникают практические приложения, которые Академия наук через государство передает для воплощения в соответствующие научно-производственные организации.
А. Н. Гельфан: конечно, только важно помнить, что "нет прикладных наук, есть только приложения науки". Эти слова приписываются Луи Пастеру, которого трудно заподозрить в пренебрежении прикладными исследованиями.
Д. А. Мельков: заниматься фундаментальными и прикладными исследованиями Академия должна, внедрение – это уже другой процесс. Как я уже отметил, существует колоссальный разрыв между теоретическими и прикладными разработками и технологическими проектами, т. е. прикладными разработками, доведенными до реализации технологии. Мы, во всяком случае на своем уровне, этим активно и успешно занимаемся. Но есть проблемы. Этот вопрос Академия не может решить самостоятельно, и должна ли?
Со стороны Академии коммерциализация должна в первую очередь заключаться в грамотной защите своей интеллектуальной собственности. Новые условия требуют новых знаний патентоведов – важно не только зафиксировать новый результат, но предусмотреть все возможные варианты его коммерциализации и учесть это в патенте, тогда у патентообладателя и автора появляется возможность получать доход за счет предоставления права использования своего интеллектуального труда. Иными словами – это учет и повышение эффективности использования нематериальных активов.
А. А. Третьяков: Академия не должна заниматься внедрением своих разработок в прикладные области в ущерб фундаментальной составляющей. Это должны делать отраслевые НИИ.
Е. Ф.: Перед РАН теперь стоят принципиально новые задачи, в частности, по экспертизе и подготовке проектов народно-хозяйственного значения. Насколько Академия готова к такой работе? Можно привести конкретные примеры?
Э. М. Галимов: это естественно, только не надо бюрократизировать эту деятельность.
А. Н. Гельфан: прежде всего, экспертиза и подготовка проектов государственного значения – основные задачи Академии на протяжении всей истории ее существования. В советский и постсоветский периоды эти задачи решались на базе академических институтов. Что касается конкретных примеров, то Институт водных проблем РАН, например, регулярно участвует в подготовке проектов народно-хозяйственного значения. За последние годы при научном руководстве Института была разработана "Водная стратегия РФ до 2020 года", Федеральная целевая программа "Развитие водохозяйственного комплекса РФ", Институт стал головной академической организацией по реализации Указа Президента РФ от 31.08.2013 г. № 693 "О мерах по ликвидации последствий крупномасштабного наводнения на территориях Республики Саха (Якутия), Приморского и Хабаровского краев, Амурской и Магаданской областей, Еврейской автономной области" и т. д.
В результате произошедшего переподчинения академических институтов выполнение Академией экспертизы и подготовки проектов государственного значения стало дезорганизовано.
Д. А. Мельков: считаю, что мнение ученых должно учитываться на любых этапах принятия государственных решений, хорошо, если это станет постоянной практикой. Важно, чтобы в разработке нормативных документов участвовали не только представители производства (т. е. бизнеса), но и ученые-специалисты в соответствующей предметной области. В качестве примера могу привести участие нашего Геофизического института в разработке актуализированной версии Строительных норм и правил РФ. По настоянию директора Института, заведующего лабораторией геофизики и инженерной сейсмологии д. ф.-м. н., проф. В. Б. Заалишвили были внесены существенные поправки в положение об учете влияния грунтов на формирование интенсивности землетрясения, обеспечивающих реально повышение безопасности при проектировании зданий и сооружений в сейсмически опасных районах.
А. А. Третьяков: да, я считаю, что сотрудники РАН в реалиях нашей страны и ее экономики являются наиболее квалифицированными специалистами, что позволяет им работать экспертами в проектах народно-хозяйственного значения в своих направлениях. Каждое отделение РАН имеет свои научные советы по отдельным научным направлениям (Научный совет по геотермии при ОНЗ РАН и др.), на мой взгляд, суть этих советов и должна заключаться в экспертной, мониторинговой и подготовительной работе при разработке проектов.
Е. Ф.: Каковы результаты объединения 3-х академий? Есть ли у вас примеры совместной работы?
Э. М. Галимов: этого не нужно было делать.
А. Н. Гельфан: такие примеры мне не известны.
Д. А. Мельков: мне кажется, о результатах говорить пока рано, да и раньше, на мой взгляд, для междисциплинарных исследований никаких преград не было. Нашим институтом, в частности, выполняются исследования в области фитоиндикации с участием специалистов Северо-Осетинского государственного заповедника – созданы и запатентованы технологии определения поражения горных долин лавинообразными потоками, да и с медиками мы также активно работаем по изучению связи онкологической заболеваемости населения и загрязнения территории Владикавказа тяжелыми металлами – негативными последствиями функционирования горнодобывающей промышленности. Наконец, мы сотрудничаем и с учеными сельского хозяйства. И по результатам этих наших работ по не основным специальностям даже имеем патенты. Но все равно эти направления не могут быть для нас главными.
А. А. Третьяков: результаты объединения трех академий – неочевидны.
Е. Фирсова
Сопутствующие линки: