Пальто
В тот июльский день девушке исполнилось 20 лет, она перешла на третий курс медицинского института и родители, имевшие единственную дочь, хотели подарить ей что-нибудь значительное. Заранее поинтересовались желанием, а поскольку отношения были доверительными, мама и папа узнали мечту — речь шла о пальто, которое девушка ещё весною приметила на однокурснице и которое ей ужасно нравилось.
Лёгкий драп, фасон с регланом и большим воротником на английский манер, крупные пуговицы с как бы золочёнными ободками.
Отец пальто добыл, точно такое же, но более светлое, что в условиях мягких осени и весны в том городе средней полосы, смотрелось ещё эффектнее; оно было до поры припрятано в родительском гардеробе.
Через день война началась, город начали периодически бомбить.
Так совпало, что примерно через три недели предстояло расставание, родители одновременно отправлялись, как тогда говорили, в действующую армию, причём в одно и то же крупное войсковое соединение, отец — заместителем командира сапёрного батальона, а мама, врач, рядом, в медсанбат. Дочь в то же утро уезжала на Урал, куда вывозили оборонный завод, где работали родственники, ее отправляли с ними.
Вечером, накануне, как раз и был день рождения, собрались совсем малым составом, поздравили, посмотрели грустно друг на друга — когда свидимся, вручили подарок.
Мгновенная, недолгая, но радость — детство с его кутерьмой хоть и было позади, но ведь совсем недалеко, а привыкания к беде войны ещё толком не случилось. Все думали, и даже совсем серьёзные люди — недолго это, пограничный инцидент, за несколько недель выгоним их, отучим распоясавшихся фрицев к нам соваться.
Тут воздушная тревога случилась, бомбили, пришлось перебираться в убежище.
Все взяли с собой понемногу со скудного уже по тому времени стола, именинница не могла расстаться с подарком, он и пригодился в подвале.
Бомбежка шла всю ночь, пришлось и стелить на бетонный пол новое пальто, и им укрываться, сыро.
К утру, когда вышли, было понятно, что оно превратилось во вполне себе грязную и нелепую тряпку, в молодом сознании это была как бы первая потеря войны, понимание необратимых перемен и совершенно другого уже ощущения времени, у каждого была своя точка отчета, но потом — то настоящего горя хватило на всех и надолго.
Брать пальто с собою уже не имело смысла, да и багаж по объёму строго ограничивали.
Потом, на Урале, на заводе, том самом, оборонном, где родственники, нашелся ватник, был впору и его хватило почти на всю войну. Девушка работала крановщицей, потом кадровики вспомнили о двух курсах медицинского института и отправили в госпиталь, там было ещё труднее, чем на верхотуре крана — постоянные человеческие страдания.
Впервые вне семьи, она привыкала, поначалу была растеряшкой, куда-то бесследно исчезали продовольственные карточки, неделями ходила голодная.
Пыталась одновременно с госпиталем вернуться к учебе, дело дальше одного семестра не пошло — медсестринская служба требовала полных суток, без остатка.
Институт заканчивала уже после войны, когда встретились в родном городе все вместе — и она, уже с мужем, тоже хлебнувшим за эти годы горя, и родители.
Государственные экзамены и получение диплома врача пришлось на май 1946-го года, когда нежданно вышло ещё одно испытание.
Непоседливый, ещё не достигший двухлетия сын, первый из двух, которым подарила жизнь, выпал в шалости и непослушании из окна второго этажа.
Выходила!
Это, признаюсь, был я...
Дважды я дарил маме в июле на день рождения пальто или материал на пальто, обещая хорошего закройщика.
Она вроде радовалась, благодарила, но взгляд затуманивался, в пространство смотрела.
О своём думала.
Л. А. Вайсберг