Великий игрок
Ф. И. Достоевский. 1879. (Фото К. А. Шапиро)
В осеннем и почти безлюдном Баден-Бадене... О чем?
В ноябре? Только о Достоевском!
Родился-в ноябре, услышал приговор о смертной казни-в ноябре, в этом же месяце, но через много лет сдал, наконец, издателю давно обещанный и проавансированный, но всё же наскоро написанный, даже не написанный, а продиктованный только что узнанной стенографистке Анне Григорьевне, роман "Игрок". И в этот же день сделал ей предложение. Это было 8-го ноября 1866 года.
Сегодня тому ровно 150 лет.
Вскоре после венчания позвал жену в Европу, заверяя, что с игрой покончено навсегда; говорил ей и сам верил, что все уже выплеснул и пережил в романе, вместе с героями и их страстями.
Неспешно и с остановками добрались до Баден-Бадена. Здесь поселились на Baderstraße, во втором этаже дома номер 2. Это совсем рядом, буквально в 30-ти метрах от старинных римских бань, известного и популярного Фридрихсбада; но тянуло не туда. Нет, скорее вниз к центру по Gernsbacher Straße, тоже недалеко, минут десять.
Вот широкий мост через Оос, внизу то ли речка, то ли ручей, и уже совсем рядом манящие огни казино.
Ставка, другая, третья, напряженный и угрюмый взгляд только на мелькающий блеск колеса, давно и безнадежно в проигрыше. За спиной возникает безмолвная и страдающая Анна Григорьевна все с тем же безмолвным "опять?" в глазах, а он ее и видит, и не видит.
Тот самый пруд.
После очередного проигрыша она в отчаянии убегает, от казино вверх, в парк, он спешит за ней и у этого самого пруда, что на снимке, ритуально и ежедневно клянется ей, что в последний раз. Каждый вечер!
Он долго не мог ничего с этим поделать.
Сломанная тогда, более 15-ти лет назад, на Семеновском плацу в Петербурге, рядом с нынешним ТЮЗ’ом, над ним шпага и оставила жить , и все изменила навсегда.
Может быть, в тот бесконечно трудный миг, когда кто-то из стоящих рядом потерял рассудок, Достоевский и стал Достоевским, получил совсем иное зрение, увидел мир по- другому, научился читать людей и угадывать в них Бесов, пришел в конце концов к мысли, что "...человеку для счастья нужно столько же счастья, сколько и несчастья". Но в этот же момент он получил и эту сверхдозу оказавшегося губительным адреналина, которая могла лишить рассудка, что и случилось с другим, но его, Достоевского постоянно и много лет гнала к порочному колесу и прыгающему шарику в желании новой дозы и нового выигрыша, после того, фантастического и невероятного, когда ставкой была ... жизнь.
Я подходил сегодня к его балкону, там, где они жили тогда в Бадене есть бюст. Немцы уверены, что "Игрок" рожден здесь, в этой квартире – гордятся этим. Но все не так, "Игрок" здесь не сочинялся, он здесь просто жил.
Тот самый балкон.
Великий игрок!
Время было не самое позднее, и я огляделся повнимательнее, чем обычно. Совсем рядом с его подъездом магазин мужской одежды, витрины и двери хорошо видны с балкона. Вспомнил, как время от времени – примерно раз в полгода – выходя отсюда с ярким бумажным пакетом, наполненным рубашками фирмы "Этерна" новых расцветок, чувствовал в спину его нелюдимый взгляд и немой, но фатальный вопрос: "Уверен, что пригодятся?". Впрочем, вопрос мог быть и не фатальным, ибо сам он, по его восприятию мира, очевидно, еще раньше Маяковского произнес внутри себя известное: " И кроме свежевымытой сорочки..."
И путь мой обратно, совпадавший с его дорогой в казино, стал вдруг другим. Остановился у окон самой известной в Бадене аптеки с большим светящимся зеленым крестом, где в огромном, освещенном и после закрытия, и даже ночью зале у столика сидели две забытые старушки, вроде даже близнецы- два натурально живых манекена. Показалось, что они и не забыты вроде, что поджидают свой эликсир молодости, приготовление которого никак не может закончить без конца болтающий по мобильному телефону провизор. Но, вот еще 10 минут и дело будет сделано, они проглотят свои капельки из мензурок, бросят старомодные шляпки с вуалью, каким-то фантастическим образом переберутся в соседний магазин, и там уж, совсем помолодевшие и повеселевшие, лихо поменяют одинаковые давние юбки с исподними кружевами на джинсики с дырявыми коленками.
Те самые старушки
Впрочем, Достоевскому до этого нет никакого дела.
Сегодня ровно сто пятьдесят лет, как он сделал предложение своей стенографистке, лучшей тогда в Санкт-Петербурге. Ее звали Анна Григорьевна Сниткина.
Ей было с ним непросто. Но с гением не бывает просто.
Леонид Абрамович Вайсберг
академик РАН
ноябрь 2016 г.