И. В. Пеков: «Многих из минералов, которые мы обнаруживаем, по классическим представлениям геохимии просто не должно быть»
12 августа 2025 г.
О том, что увлекает в минералогии больше всего, о роли минералогии в жизни страны, в том числе в деле добычи редких металлов, о недавних и будущих открытиях, о перспективных методах и оборудовании корреспондент «Вестника ОНЗ РАН» поговорил с членом-корреспондентом РАН И. В. Пековым.
Справка: И. В. Пеков – минералог, геохимик и кристаллохимик, главный научный сотрудник кафедры минералогии геологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, член-корреспондент РАН. И. В. Пеков разработал новые аспекты геохимии концентрированного состояния, минералогии и кристаллохимии ряда редких элементов, создал оригинальную геохимическую концепцию развития минерало- и рудообразующих процессов в щелочных массивах, вместе с коллегами открыл и изучил более 300 новых минералов. В его честь назван минерал пековит. Лауреат премии имени Е. С. Федорова РАН за цикл работ по кристаллохимии новых минералов, премии имени И. И. Шувалова МГУ за цикл работ по минералогии щелочных пород; награжден медалью им. А. Е. Ферсмана «За заслуги в геологии».
– Игорь Викторович, как Вы начали заниматься минералогией?
– Меня с детства интересовала природа во всем ее многообразии. Лет с девяти я увлекся собиранием камней. В Минералогическом музее, куда я пришел со своими находками, мне про них рассказали, и кроме того, как выяснилось, там, в овражке за зданием музея, можно было найти разнообразные минералы – остатки от препарирования музейного материала... В тринадцать лет пошел в кружок юных геологов – Школьный факультет при Московском геологоразведочном институте, затем поступил в Московский университет на геологический факультет, пришел на кафедру минералогии – традиционный, в общем-то, путь.
– Что Вас больше всего увлекает в минералогии?
– Что такое наука? Это в первую очередь получение нового знания. В науках о Земле, как, конечно, и в любых других, предостаточно таких возможностей. Мы работаем с «живым» минеральным веществом: выезжаем на полевые работы, в большинстве случаев изучаем материал, собранный своими руками. Занимаемся в первую очередь фундаментальными исследованиями, но не только: прикладными тоже. Очень важно то, что мы видим практические плоды, важна связь конкретных результатов работ по изучению минералов и минеральных ассоциаций с практикой работ геологических – поисковых и разведочных – и с разработками в области технологий добычи и обогащения руд. Мы работаем на действующих месторождениях полезных ископаемых: Кольский полуостров, Камчатка, Алтай и другие регионы.
Развитие минералогического материаловедения – тоже наша задача, ориентированная на практику. Мы изучаем свойства минералов, идем от химического состава и кристаллохимии к полезным свойствам. Иными словами, эти исследования создают научную базу для разработки на основе минералов новых кристаллических материалов с ценными свойствами – оптическими, люминесцентными, электрическими, магнитными, химическими. Сейчас это очень нужное, востребованное дело.
– Расскажите о наиболее актуальном практическом применении минералогических исследований.
– Начнем с того, что более 90% природных руд, из которых извлекаются металлы, а также неметаллические полезные компоненты (сырье для удобрений, соли, et cetera) состоят из минералов. Важно понимать, как при переработке извлечь из руды максимум полезного. По большей части месторождения, на которых мы работаем, содержат по нескольку видов полезных ископаемых, но зачастую извлекают только один компонент – вот, например, железо, а не менее важные, но более трудноизвлекаемые титан, ванадий, иногда благородные металлы идут в хвосты (отходы после обогащения руды – прим.). Это происходит в том числе и потому, что руда бывает недостаточно изучена. На стадии разведки месторождения и постановки технологий переработки важнейший момент – понять: находится ли, например, золото в самородной форме или в виде теллуридов, зерна золота крупные или это субмикроскопические частички в сульфидах, в каких именно минеральных ассоциациях золото находится. То есть прежде всего надо понять, иногда до тонкостей, вещественный состав, а это базируется на минералогических данных.
«Minera» – это руда по-латыни. Минералогии как науке не одна тысяча лет, даже рискну предположить, что это вообще самая древняя из естественных наук. Как только человек взял в руки камень с практической целью, сразу возникла задача – научиться разбираться, из какого можно изготовить орудие, а из какого – нет резона. Говоря нынешним языком – выявить полезные свойства минералов.
Ну а использование свойств минералов в его современном понимании существует как минимум с XIX века. Так, одни из самых дорогих и востребованных в СССР (да и отчасти сейчас, хотя их и сильно потеснили синтетические материалы) полезных ископаемых – это пьезокварц, пьезотурмалин, оптические флюорит и кальцит. Ради них ставились специальные геологические работы, осваивались целые большие районы (например, на Приполярном Урале и в Эвенкии), строились рудники, вкладывались огромные деньги, и это с лихвой окупалось, потому что такие минералы были незаменимы для создания точных приборов.
Еще одно направление – это изучение минералов как прототипов новых материалов. Мы исследуем минерал, находим у него полезные свойства, но природные кристаллы зачастую небольшие, миллиметр-два, а то и всего лишь первые десятки микрон, тогда как технологам нужны более крупные. И мы даем рекомендацию коллегам-кристаллографам, которые затем растят большие кристаллы, опираясь на ту информацию, что нам подарила природа. Химики, кристаллографы, материаловеды, металлурги основываются на результатах своих экспериментов по синтезу: сначала они получают вещество, потом изучают, а ведь в ходе опыта может вырасти совсем не то, что планировалось. Ну а нам природа дарит готовые «модели», она говорит: возьмите, только разберитесь. Важнейший момент: у природы есть, в отличие от нас, такой фактор, как геологическое время. В природе кристалл может расти многие тысячи лет, а у нас и каких-то ста лет на эксперимент нет...
– Используются ли знания, полученные минералогами, в добыче и переработке редких и редкоземельных металлов?
– Еще как! Именно в случае руд редких металлов, включая редкоземельные (то есть лантаноиды и иттрий), особенно важны минералогические данные. Как раз об этом в прошлом году я делал доклад на Менделеевском съезде. Эти руды капризные. Во-первых, содержание рудных минералов в даже довольно богатых редкоземельных и в целом редкометальных рудах, как правило, меньше по сравнению с рудами большинства «традиционных» металлов. Во-вторых – и это особенно значимо – у редких элементов очень разнообразны минеральные формы, существует множество типов руд, очень сильно отличающихся друг от друга, в том числе по минеральным формам важнейших металлов. Вот, например, Ловозерское месторождение редкоземельных металлов на Кольском полуострове, единственное, которое работает у нас сейчас на этот вид сырья. Там добываются лопаритовые руды. Лопарит – сложный оксид легких лантаноидов, титана, ниобия, тантала – руда комплексная, извлекаются все эти компоненты. Месторождение – супергигантское, по масштабам сегодняшних потребностей человечества его запасов хватит, образно говоря, на бесконечное время. При этом Ловозеро – еще и единственное в своем роде по типу руд редкометальное месторождение. Каждый рудный горизонт в нем содержит свое количество лопарита, свои минералы-спутники. Надо понять, как оптимально обогатить руду, а для этого необходимо изучить ее минералогию.
Другой пример – Томторское месторождение на севере Якутии: очень большое, богатое, но минеральные формы редких земель таковы, что руда – труднообогатимая. Надо разрабатывать специальную технологию, а для этого – в деталях понимать, с чем же мы имеем дело. Этим занимается технологическая минералогия.
Большая неприятность зачастую заключается в том, что в одном месте на руднике может находиться руда с одним минеральным составом, а буквально через полсотни или даже десяток метров – уже с другим. Нам никак не обойтись валовым химическим анализом: если мы неправильно подберем схему обогащения и переработки, до половины полезного компонента может уйти в хвосты. Поэтому на любом большом горном предприятии, где руды сложные – например, АО «Апатит», Ковдорский горно-обогатительный комбинат – обязательно есть минералогическая лаборатория.
– Минералы сами по себе могут быть полезны для промышленности? Как они используются?
– Один пример мы уже упоминали – это пьезоматериалы и оптические материалы. Добывались крупные прозрачные кристаллы кальцита – исландского шпата – раскалывались на пластиночки, и из них делали поляризаторы. Получить поляризованный свет без них невозможно. Конечно, кристаллы можно вырастить, но это зачастую очень дорого, а иногда и просто не получается. Как только технология выращивания становится дешевле технологии добычи природного сырья, переходят на искусственные материалы. Некоторые минералы по сей день не заменили. Другой пример – металлургические флюсы, вещества, которые понижают температуру плавления руды или иным путем помогают выделению полезных компонентов. Вспомним и драгоценные камни – это, конечно, не совсем к промышленности относится, но тоже использование минералов в их природном виде. Потом – поваренная соль... Таких минералов можно десятки насчитать.
– Какие регионы считаются перспективными для открытия новых минералов?
– Для начала нужно четко понимать, в каких природных системах формируется наибольшее минеральное разнообразие. Сразу можем похвастаться вот чем: именно в России находятся три объекта – безусловных мировых рекордсмена по количеству открытых минералов. Это Толбачик, активный вулкан на Камчатке, и два щелочных массива на Кольском полуострове, Хибинский и Ловозерский. На Толбачике открыто сейчас уже больше 150 новых минералов, в Хибинах – около 130, а в Ловозере – почти 120. Ни один иностранный объект в настоящий момент не может похвалиться более чем 80 новыми минералами.
Нужно также отметить зону окисления рудных месторождений, там немало интересного. У нас такие объекты много где располагаются: это Средний и Южный Урал, Камчатка, Алтай... Потом – бороносные скарны, где находятся бораты в большом количестве: месторождения Якутии, Забайкалья.
Если говорить в мировом масштабе, то это объекты тех же геолого-генетических типов. Интереснейшие щелочные массивы располагаются в Квебеке, Южной Гренландии, Норвегии. Зона окисления рудных месторождений – это главным образом регионы засушливые: Чили, Мексика и юг Соединенных Штатов – Аризона, Калифорния, еще Северо-Западная и Юго-Западная Африка.
Из рудных объектов у нас это, в первую очередь, норильские и сходные по генезису месторождения на Кольском полуострове, ну а за рубежом – в первую очередь канадские.
– Расскажите про самое свежее Ваше открытие – вахрушеваит.
– Вахрушеваит – новый минерал из группы хлоритов, изученный нами совместно с коллегами из Екатеринбурга. Его обнаружила и обратила в свое время на него наше внимание Надежда Владимировна Вахрушева – яркий уральский петролог, минералог и геолог, специалист по хромитовым месторождениям, нас, к сожалению, покинувшая два года назад. Хлориты – это важнейшие породообразующие минералы, хлоритовыми сланцами и другими содержащими хлориты горными породами сложены территории площадью во многие тысячи квадратных километров. В обычных породообразующих хлоритах главные компоненты – это кремний, алюминий, магний с подчиненным железом, кислород и водород. Однако есть и хлориты, экзотические по составу. В них могут входить литий, марганец, никель, а вахрушеваит – это первый природный хлорит, в котором в большом – видообразующем – количестве присутствует хром. Он и найден в хромитовых рудах Сарановского месторождения на Урале, в Пермском крае. Необычность нашего хлорита – именно в аномальной обогащенности хромом, а научное значение в первую очередь в том, что он указывает на вполне определенные условия образования. Не буду оригинальным, но все же подчеркну, что важнейшее значение минералогии как науки о Земле в том, что она «читает» записанную в минералах, в их составе, структуре, взаимоотношениях историю нашей планеты. Этому посвящен один из главных разделов минералогии – генетическая минералогия, которой мы активно занимаемся.
Вахрушеваит – это ярчайший индикатор высокой химической активности хрома в данной геологической системе.
– Расскажите о ярких недавних открытиях новых минералов.
– Давайте сначала немного поговорим о статистике. Какое количество минералов (минеральных видов) сейчас известно науке? Скажу сразу: около 6100. Как Вы думаете, много это или мало?
– Смотря с чем сравнивать.
– Совершенно верно, с чем сравнивать... Сравнивать мы можем в первую очередь с другими царствами природы. Достоверно известное сегодня разнообразие живых организмов – больше двух миллионов видов. Если говорить о животных, то весьма малочисленный класс, млекопитающие, это около 6500 ныне живущих видов, что сопоставимо с числом минералов. Еще можем сравнить с синтетическими химическими соединениями, которых более 10 миллионов известно. Получается, что число минералов в сравнении и с теми, и с другими мизерно, по сути.
Каждый год по всему миру открывается приблизительно сотня новых минеральных видов – темпы тоже не такие большие. Американское химическое общество лет десять назад посчитало темпы синтеза новых соединений, и получилось где-то 200 в день, сейчас еще больше. А новых минералов, получается, описывают два в неделю...
Отмечу еще одну интереснейшую вещь. При всем огромном разнообразии синтетических химических соединений – как минимум десять с лишним миллионов – порядка половины ныне известных минералов не имеют искусственных аналогов. У природы есть свои тайны: некоторые минералы, даже весьма распространенные, синтезировать не удается по сей день, несмотря на многочисленные попытки.
Из этих шести с небольшим тысяч минералов нами впервые описано немногим более трехсот. Однако специально я не ставлю задачи искать новые минералы. Мы изучаем интересные с разных точек зрения, подчас чем-то необычные геологические объекты. Если нам при этом попадаются потенциально новые минералы, мы их, конечно, изучаем, и эти открытия затем рассматриваются и официально регистрируются Международной минералогической ассоциацией.
Интересно отметить в первую очередь те минералы, которые содержат необычные для природы комбинации химических компонентов. Геохимия нас учит, что в природе есть некие сбалансированные процессы, системы, которые характеризуются определенными наборами химических компонентов. Генерально это, конечно, справедливо, но при более подробном рассмотрении все оказывается сложнее. Так, согласно законам классической геохимии, многих из минералов, которые мы обнаруживаем, просто не должно быть. Редкие химические элементы имеют сильную тенденцию рассеиваться в минералах главных, распространенных элементов, образуя изоморфные примеси. Явление изоморфизма (способность атомов, ионов или молекул замещать друг друга в кристаллических структурах – прим.) вроде бы должно ограничивать количество минералов, которые известны в природе, и число тех комбинаций элементов, которые могут создавать свои минералы. Однако обнаруживается все больше таких объектов, где возникают минералы самых необычных составов и структур, причем зачастую отнюдь не в микроколичествах. Из недавних наших открытий – это арсенаты олова, циркония. Еще 30 лет назад никто бы не поверил, что это возможно. Или собственные минералы рубидия, нарушающие (казалось бы) геохимические законы. Когда мы 15 лет назад описали богатую рубидиевую минерализацию в гранитных пегматитах на Кольском полуострове, в Вороньих тундрах, ко мне пришел один из моих учителей, крупнейший геохимик профессор Алексей Андреевич Ярошевский, и говорит: ты же нам всю геохимию перепутал, что ты делаешь?.. Я ему сказал: делаю-то не я, мы только находим и фиксируем то, что делает природа...
Попадаются очень необычные и в структурном отношении минералы. У кристаллохимии есть свои законы: как должны располагаться элементы в кристаллической структуре, как катионы должны окружаться анионами. Законы эти довольно жесткие, но время от времени природа нам говорит: так, ребята, вы там придумали что-то, какие-то объяснения – а ну-ка вот вам еще такое соединение, посмотрите на него и переписывайте вашу науку...
Надо, конечно, сказать и про сами геологические объекты, где сегодня обнаруживаются новые минералы. Необычные вещества, необычные кристаллы растут там, где необычные условия. Больше десяти лет мы в тесном сотрудничестве с коллегами из Института вулканологии и сейсмологии ДВО РАН работаем на вулкане Толбачик на Камчатке. Это действующий вулкан, достаточно активный. Его извержение, произошедшее ровно 50 лет назад, было крупнейшим базальтовым извержением в истории мировой вулканологии. Именно тогда этот вулкан, помимо прочего, породил действующие по сей день мощные фумарольные системы, где из горячих газов кристаллизуются «нестандартные» минералы. Условия минералообразования здесь мало того что нестационарные, так еще и совершенно необычные для природы. Температура – высокая, до 800 градусов, а давление при этом атмосферное, да еще и кристаллизация осуществляется из газовой фазы. Это происходит на земной поверхности, тогда как большая часть привычных нам высокотемпературных минералов образуется глубоко под землей, при заметно больших давлениях. Минералогия толбачинских фумарол совершенно удивительная. Конечно, в геологическом масштабе это небольшие объекты, но за десятилетие нашего изучения Толбачика наука получила почти сотню новых минералов, среди которых есть носители крайне необычных структурных типов с очень сложным и нетипичным химическим составом и интереснейшими свойствами. Изучение этих новых минералов обогатило не только науки о Земле, но и химию, особенно кристаллохимию, физику, материаловедение.
К примеру, здесь обнаружено свыше 50 высокотемпературных арсенатов, в большинстве своем совершенно оригинальных. Химия и кристаллохимия синтетических арсенатов, получаемых при таких температурах, изучена плохо. Химики обычно избегают работать с мышьяком при высоких температурах: он очень летуч и ядовит, это опасно, а во многих организациях просто запрещено. А вот Толбачик не заботится об этой проблеме и производит высокотемпературные арсенаты в большом количестве, ну а наша задача – их найти, собрать и изучить – на благо физике и химии твердого тела. Отмечу, что среди найденных в фумаролах Толбачика новых минералов есть очень интересные с точки зрения прогнозирования новых материалов – кристаллы с необычными магнитными свойствами, люминофоры. Эти свойства используются много где.
– Вы говорите, что под влиянием природных сил и сегодня появляются новые минералы. Могут ли они возникать из-за антропогенного воздействия?
– Могут, и более того, процессы эти очень активны. Правда, тут есть одна формальная закавыка. В определении минерала сказано: это природное вещество. Антропогенное воздействие приводит к образованию неких веществ, а можно ли признавать их «нормальными» минералами – это скорее терминологический вопрос. Но даже самые ярые противники того, чтобы считать минералами вещества, что образуются под воздействием человека, признают: есть много протекающих в тесной связи с геологическими (минералогическими) объектами спонтанных процессов, которые человек запускает, инициирует (чаще всего сам того не желая). И те вещества, что в результате таких процессов возникают, как правило, считаются минералами. Пример: то, что образуется в городе на поверхности зданий. На кирпичах и бетоне растут некие кристаллы под воздействием углекислоты, воды, заводских выбросов и автомобильных выхлопов. Медная зелень на городских бронзовых памятниках – это аналоги малахита и атакамита; применять к ним названия малахит и атакамит или нет, зависит от того, как к этому вопросу относиться... Очень быстро появляются минеральные новообразования в выработках действующих и заброшенных рудников: вы приходите сегодня – стенка штольни или карьера чистая, придете через полгода – там уже вовсю растут некие кристаллы... Вот оно – современное антропогенное минералобразование, и таких процессов вокруг нас много. Более того, в нас самих идет процесс минералообразования – например, появляются (к сожалению...) почечные камни: оксалаты или фосфаты кальция, ураты... Минералы это или нет? Одни исследователи пользуются терминами «биогенное минералообразование», «биоминералы», другие говорят – раз это не в геологическом объекте, то мы это не считаем минералами. Вопрос терминологии...
– Вернемся к недавним находкам. Не могли бы Вы рассказать об одном из недавно открытых минералов?
– Давайте поговорим про рябчиковит. Академик Игорь Дмитриевич Рябчиков, в честь которого мы назвали этот минерал, – крупнейший геохимик и петролог, работавший в ИГЕМе, он был замечательным человеком и ученым. Игорь Дмитриевич много лет занимался пироксенами – это довольно большая группа природных силикатов. Пироксены – важнейшие породообразующие минералы, их содержание в земной коре – почти 5%.
В катионной части у пироксенов – магний, железо, кальций, алюминий. Никто в этих минералах до нас не встречал меди. Медь – резко халькофильный элемент, и если в минералообразующей системе есть хоть немного сульфидной серы, то образуются медные сульфиды – в первую очередь, халькопирит, главный в природе минерал меди. И эти медные сульфиды ассоциируют с силикатами, включая пироксены: таково четкое, закономерное распределение химических компонентов. Однако в фумаролах вулкана Толбачик нам попался пироксен, в котором один из двух видообразующих, то есть главных катионов металлов – это медь, второй – магний: CuMgSi2O6, вот формула рябчиковита. Это было крайне неожиданно и очень интересно, потому что четко говорит нам об условиях образования. Чтобы образовался пироксен, необходима высокая температура; чтобы туда вошла медь, нам требуется огромный окислительный потенциал, чтобы «нейтрализовать» сульфидную серу. Сера в этой системе есть, но она не сульфидная, а вся окислена, находится в форме сульфат-иона. Но даже этого недостаточно для кристаллизации медного пироксена, важен и структурообразующий фактор. Оказалось, что рябчиковит может кристаллизоваться только «при поддержке родственников». Он вырос на активной подложке, как сейчас синтезируют многие соединения: другой пироксен, диопсид, предоставил ему свою кристаллогенетически активную поверхность, на которой и смогли появиться зародыши кристаллов рябчиковита – минерала, удивительнейшего по химическому составу, и дальше рос уже магнезиально-медный пироксен. Рябчиковит – ярчайший индикатор необычных условий образования.
– Работаете ли Вы сейчас над необычным минералом?
– Мы занимаемся несколькими потенциально новыми минералами. Пожалуй, назову очень необычное в структурном отношении кислородное соединение теллура и железа из зоны окисления золотых руд месторождения Озерновское, которое находится тоже на Камчатке, но не имеет прямого отношения к современным вулканам. Это разрабатываемое золоторудное месторождение, где обнаружились неожиданно крупные скопления самородного теллура. Там, где он окисляется, возникает очень богатая и своеобразная минерализация, в том числе теллуриты железа – кислородные соли, в которых теллур четырехвалентен.
– Какие сейчас развиваются перспективные методы и технологии? Может ли новое оборудование послужить прорывным открытиям?
– Вопрос, конечно, очень широкий, ответ на него постараюсь конкретизировать в ключе нашей сегодняшней беседы, применимо к изучению в первую очередь отдельных минералов. Здесь есть две основные методические проблемы. Самая главная – это проблема малого размера изучаемых минеральных индивидов. Минералогия развивается во времени под знаком уменьшения размера тех зерен минералов, которые мы можем в каждый конкретный период (то есть на каждом этапе развития приборной базы, аналитических возможностей) успешно изучать, определять их важнейшие характеристики: химический состав, кристаллическую структуру, спектроскопические и другие свойства. Есть минералы, которые мы видим, но «укусить» пока не можем. Лет тридцать назад такой «пограничный» размер был – где-то 20 микрон. Мы могли электронно-зондовым методом определить химический состав, оптические характеристики могли измерить, остальное уже на пределе возможностей. Сейчас этот размер – уже микрон 5–10. Основной прогресс в исследовании минерала как кристаллического тела сейчас связан в первую очередь с совершенствованием оборудования, которое позволяет работать с микро- или субмикрозернами, с очень мелкими кристаллами. Это в первую очередь дифракционное оборудование. Мы связываем большие надежды с синхротроном нового поколения, который строят под Новосибирском. Совершенствуется оборудование для получения кристаллографических характеристик методами электронографии, дифракции отраженных электронов, развиваются микроспектроскопические методы.
Можно предсказать, что именно прорывные результаты в связи с «продвижением в микромир» точно будут в технологической и экологической минералогии. Огромная технологическая проблема – это так называемое переизмельчение. Когда происходит дробление руды, то, помимо зерен, которые пригодны для обогащения, мы получаем пыль микронного и субмикронного размера. Ее тоже необходимо изучать, но методы отстают. Таких же размеров частички минеральной пыли присутствуют в воздухе, который нас окружает – это уже экологическая проблема. Мы пока не имеем нормальных методов достаточной локальности, чтобы эффективно работать с зернами размером даже в один микрон, а хотелось бы...
Второй момент связан с теми методами и оборудованием, которые позволяли бы изучать плохо окристаллизованные вещества. Не все минералы обладают совершенными структурами, и это тоже большая проблема. Мы научились понимать их химию, делать количественные анализы, получаем некие сведения о взаимодействиях ближнего порядка в таких соединениях, но пока не можем нормально разбираться с тем, как атомы расположены в объеме вещества, каково их валентное состояние. Мы связываем надежды с новыми методами.
– Возможно ли открытие в минералогии, которое повлияло бы на нашу повседневную жизнь?
– Возможно, конечно. Только вот повлиять оно может по-разному. Есть, например, такое направление – медицинская минералогия. Оно не очень известное и мало развивается, в первую очередь потому, потому что не совсем понятно, как к этому подходить. Академик Николай Павлович Юшкин, очень интересный человек и выдающийся минералог, в конце жизни занялся этим направлением, но, к сожалению, не успел сделать много, а последователей такого же калибра в этой области у него не оказалось... Проблемы здесь, кстати, напрямую связаны с мелкими размерами минеральных индивидов. Так, влияние многих неорганических веществ на формирование злокачественных новообразований в легких, на коже изучено мало, высказывается много предположений, зачастую противоречивых, но реальный прогресс здесь пока небольшой. Существование минеральных веществ, которые могут сильно воздействовать на организм либо болезнетворно, либо наоборот, в целом никем не отрицается, однако конкретики не хватает. Если такие минералы будут надежно установлены и станет понятно, как это все работает, то минералогия сможет сильно помочь медицине.
– Сейчас эти вопросы не изучаются?
– Есть попытки. Некоторые вещи уже понятны: допустим, есть минерал карпатит – это коронен, органическое кристаллическое вещество – канцероген группы «А», но он образует крупные выделения, у него есть хорошо изученный синтетический аналог, было сравнительно легко разобраться. А вот с мелкими – надо совершенствовать технику и, конечно, сами подходы...
Разумеется, наука развивается, и уже, надеюсь, в самом недалеком будущем нас ждет много интересных открытий.
Интервью: Татьяна Кудрявцева.
Читайте также:
- Российские ученые открыли новый минерал
- На Кольском полуострове открыли минерал нового структурного типа
Метки: минералы, добывающая промышленность, Минмузей РАН, ИВиС ДВО РАН, редкие и редкоземельные металлы